Я дрался за Украину - Антон Василенко

Тюремное фото Ольги Илькив, 1953 год

Но все же, ко мне уже как-то по-другому относились. Разрешили писать два письма в год, посылки я посылала и немножко зарабатывала. Мы с другими женщинами делали сетки и продавали, я сделала вышитую рубашку из списанной простыни. В той рубашке я и выступаю сейчас. Однажды меня награждали, давали орден Княгини Ольги ІІІ степени. Меня знали и должны были наградить, но даже при Ющенко говорили, что нельзя ничего говорить со сцены. Был такой Петр Олейник (председатель Львовской облгосадминистрации — прим. А.В.), он сказал: «Нельзя говорить». А я отвечаю: «Я же не могу не поблагодарить». Он говорит: «Скажите „Слава Украине!“ и все». А я думаю: «Ты меня учить будешь?» И когда вышла к микрофону, то начала говорить все то, что хочу. После этого подбежал ко мне певец Орест Цимбала и начал расспрашивать меня. Узнал, что я писала стихи в тюрьме, сфотографировал мою тетрадку — ту, которую я хранила. Потом помог издать и всячески меня сейчас поддерживает. Книга моя вышла под названием «В тенетах двох закриток» («В сетях двух закрытых тюрем» — прим. А.В.). Я сидела в двух закрытых тюрьмах: Александровском и Владимирском централе, поэтому и книгу так назвала. А мою песню «Повстанческое танго» сейчас поют в театрах. Ее начали петь еще когда я сидела в тюрьме.

Моя тетрадка с записями сохранилась потому, что был в тюрьме такой Шупляк, который меня не шмонал при обыске. А другой говорил: «У меня громкая украинская фамилия Шевченко, но я уже русский». А я думаю: «Вот ты это сказал, как будто бы я порадоваться за тебя могу, что ты уже русский». А он говорит: «У Вас детки, покайтесь». В конце концов, я решила: «Спрошу Зарицкую». Зарицкая говорит: «Оля, Вы не смотрите на меня. У моих детей есть „мама“ — весь Львов знает, что это дети националистов. А ваши дети погибнут. Но чтобы Вы были уверены в правильности своего решения, то давайте будем молиться святому Николаю». Я помолилась и после этого думаю: «А почему бы не написать раскаяние?» Ну и, одним словом, я покаялась и ради детей вышла из тюрьмы раньше, в 1964 году. Когда писала раскаяние, то начала так: «Я родилась на том куске земли, который горел. И я горела вместе с ним». Галя Дидык увидела и говорит: «Оля, это что, Вы пишете диссертацию о националистах?» А я ей: «Галя, я по-другому не могу».

Справка об освобождении, выдана 6 февраля 1964 года

Был у меня еще один следователь, Козлов. И он мне как-то говорит: «Вы знаете, Ваши детки получили в детдоме фамилию Бойко». Я думаю: «Правду говорит или лжет? Не верю! Кагэбисту — не верю! Кагэбист не человек! Не верю!» А потом, в каком бы мы ни были боксе, на какой остановке, я всегда писала на стенах, что если кто-то есть из Львова — пусть поинтересуется, имеют ли дети такой-то и такой-то детдомовские фамилии такие-то. Оказалось, что Козлов сказал правду. Перед тем, как меня освободили, мне прислали письмо с фотографией моих детей. Они такие красивые там были, стояли вместе. Это Козлов помог.

Когда я пришла в детдом к своим детям, то выглядела так, что всем было понятно, что я вышла из тюрьмы. На улице некоторые люди, кто старше, сочувствовали, а дочь стеснялась. Сначала дети думали, что я бандитка, потому что их так воспитали. Но прошли годы, и они все поняли, сейчас гордятся мной. По иронии судьбы дочь сейчас живет в том доме, где меня арестовали.

Ольга Илькив с дочерью Дзвениславой. Львов, 1970-е годы

Каждый день в тюрьме я думала, что умру, потому что там очень холодно, стены были не то в снегу, не то в инее. У меня был кожух, так его отобрали. Но Бог меня миловал, я ему молилась всегда, и Богородице молилась. И дожила до этих лет, и еще хочу написать мемуары. Если Бог мне на это даст здоровья, то так тому и быть. А сейчас я молодежи хочу сказать, что только тот одержит победу и получит свободу, кто идет путями Бандеры. Я сейчас смотрю, что делают ребята из «Свободы» и думаю: «Так они идут путями Бандеры!» Их бьют, им головы разбивают, а они идут вперед (разговор происходил за два месяца до начала украинских революционных событий 2013–2014 годов — А.В.). И когда я с ними встречаюсь, то говорю: «Вы себя пожалейте!», а они мне: «А вы себя жалели?» И они правы!

Я когда-то считала, что кагэбисты — это не люди. Я даже не представляла, что у них есть человеческие чувства. Моя ненависть была такова, что я ими пренебрегала. Вот и все. Но сейчас, когда я смотрю в прошлое, то понимаю, что они были людьми, и иногда очень глубоко чувствующими. Вы знаете, этот кагэбист Шевченко после моего освобождения писал мне поздравления на каждый праздник. Я ему отвечала. Сначала на русском, а потом стала по-украински. Но если я и молюсь за кагэбистов, то только за тех, что были в России украинцами и имели украинское сердце. Там работало много украинцев, а во Львове — москалей. Такую политику они проводили.

А.В. — После освобождения Вам предлагали сотрудничество с КГБ?

О.И. — Постоянно это делали, но не прямо, а давали такую работу, чтобы я падала от усталости — санитаркой, дворником. Думали, что я их попрошу о сотрудничестве ради квартиры и хорошей работы. Но я так и не пошла на сотрудничество, они поняли, что это бесполезно, и я доработала до пенсии во Львовском историческом музее.

Ольга Илькив, февраль 2017 года

А.В. — Что бы Вы посоветовали молодому поколению?

О.И. — Верьте в себя, доверяйте свою судьбу Богу и изучайте историю. Потому что будущее должно быть связано с прошлым. Хорошее будущее без связи с прошлым невозможно. И не бойтесь бороться за свою свободу. То, что сейчас происходит в Украине — это гораздо хуже чем то, через что прошли мы. Сейчас царит ложь и нечестность. Шухевич такого не допустил бы — он не дал бы так воровать, не молчал бы и не сидел сложа руки. Вы знаете, моя мама часто спрашивала Руководителя: «Когда возникнет государство Украина?» А он отвечал: «Лет через тридцать, не меньше. И мы еще будем сидеть в украинских тюрьмах».

Я не жалею, что пережила все это. На то была Божья воля.

Интервью, лит. обработка и перевод: А. Василенко

Т.З. — Я родился в 1924 году в городе Хыров — сейчас это Старосамборский район Львовской области. Папа с мамой были патриотами и с детства читали мне произведения украинских писателей. Отец пел в церковном хоре и в коллективе при местной ячейке «Просвиты» (украинская общественная организация культурно-просветительской направленности — А.В.). В 1939 году, после прихода советов, в нашем регионе начались чистки патриотически настроенных людей, а в 1941 году, когда пришли немцы, то за украинский патриотизм уже так сильно не наказывали. Но родители посоветовали мне немедленно получить ускоренное образование, так как было понятно, что очередные завоеватели смотрят на нас только как на рабочую силу, и человек без образования будет обречен на самый тяжелый труд.